В 2005 году моя лучшая подруга поцарапала родинку на бедре. Остался небольшой струп, и она решила провериться и при необходимости его удалить, потому что в семье рак не был редкостью.
Меланома третьей стадии
Через несколько дней врач позвонил ей и пригласил зайти: результаты анализов готовы. Почуяв неладное, она попросила меня сходить с ней. Вошедший в кабинет врач был очень серьезен. Диагноз? Распространенная меланома третьей стадии, самый тяжелый вид рака кожи. Он посоветовал ей безотлагательно этим заняться и направил к хирургу и онкологу. Знакомая была подавлена и переживала эмоции, хорошо известные каждому онкобольному: пронизывающий страх и растерянность.
Специалисты изучили образцы тканей, подтвердили диагноз и запланировали операцию. Злокачественная опухоль была удалена, для биопсии взяли образец близлежащего сигнального лимфоузла, чтобы посмотреть, есть ли метастазы.
Сигнальный лимфоузел
Сигнальный лимфоузел — часть лимфатической системы, в которую рак должен распространиться в первую очередь. Если признаки найдены, обычно считается, что рак распространился в лимфатический коллектор. Сигнальный лимфоузел — вроде двери в комнату. Если клетки меланомы попали в него, считается, что они оказались и в коллекторе, который придется удалить. Тактика, схожая с уничтожением деревни ради ее спасения.
Примерно тогда же подруга встретилась с молодым онкологом, чтобы обсудить варианты лечения в зависимости от результатов анализов. Она пошла со старшим сыном, но потом рассказывала, что врач предложил обычные варианты: химиотерапию и лучевую терапию. Она ответила, что не хочет ни того ни другого независимо от результатов биопсии, и врач, похоже, не имел ничего против, попросив зайти через несколько дней после получения анализов. Биопсия показала: рак распространился в лимфатическую систему. Три патолога подтвердили диагноз.
Но, перед тем как пойти к онкологу, я решил больше узнать о меланоме и ее лечении. Я зашел к открытому и радушному патологу, чтобы изучить гистологию (меня этому учили, и я много работал с микроскопом в моей лаборатории).
Я был немного знаком с меланомами. Примерно двадцатью годами ранее я пользовался сводным отчетом по меланоме за 1995 год в качестве рекомендованной литературы для курса по растительному питанию, потому что в нем было видно замечательное влияние диеты на выживаемость пациентов.
Это был не просто редкий пример рецензируемого отчета о благоприятном воздействии диеты на тяжелый рак. Основной автор входил в авторитетную научную комиссию, определяющую интерпретацию и публикацию результатов исследований из альтернативных клинических баз данных.
В отчете были приведены подробные доказательства, что растительная диета имеет значительный потенциал для сдерживания развития меланомы, и упоминалось схожее действие на другие виды рака. Пациенты получали преимущественно цельную растительную пищу, прописанную знаменитым (или, если угодно, печально известным) Институтом Герсона в мексиканской Тихуане. Выживаемость значительно возросла даже в случаях, когда диагнозом был рак III и IV стадии.
Удаление лимфатических узлов
Я ознакомился с не самыми приятными последствиями удаления лимфоузлов. Данные свидетельствовали, что удаление крупных лимфатических желез в паховой области часто приводит к потере функциональности нижней конечности в течение примерно года и множеству побочных эффектов и неудобств, не говоря о серьезной опасности для иммунной системы. И действительно, врач сказал знакомой, что она должна запланировать «отдых» в течение года.
Я также узнал, что для компенсации потери активности иммунной системы после удаления лимфоузлов врачи часто назначают интерферон — мощный иммунотерапевтический препарат. Порывшись в источниках, я нашел очень свежий обзор использования интерферона и схожих средств в лечении пациентов со II и III стадией меланомы.
В нем был сделан вывод, что «в настоящее время нет единой терапии (включая интерферон), продляющей общую выживаемость при меланоме II и III стадий». Работы на эту тему сложны, рассматривают интерфероны различных типов, разные дозировки, протоколы и стадии меланомы, а также содержат пространные рассуждения о подробностях реакции. Скажем так: это не книжка на ночь. Не знаю, как человек без соответствующего опыта и подготовки — включая большинство больных меланомой — может что-то вынести из этого исследования, не говоря уже о том, чтобы обосновать для онколога другой вариант лечения.
Метастазы ограничены подкапсулярной областью сигнального узла
Возможно, больше всего помог старший сын подруги, который не был ни врачом, ни ученым. Он нашел статью группы лондонских ученых, систематизировавших истории болезни 146 пациентов с меланомой. Если вы думаете, что научная часть этой книги сложна, вот название статьи: «Микроанатомическая локализация метастатической меланомы в сигнальных лимфатических узлах как прогностический фактор поражения несигнальных узлов». Однако!
Вот что сообщалась в статье. У всех 146 пациентов, как и у моей подруги, были обнаружены метастазы в сигнальном лимфоузле. Этот результат обычно подразумевает хирургическое удаление соседнего лимфатического коллектора. Поскольку у всех пациентов в сигнальном узле были клетки меланомы, лимфатический коллектор им удалили. Однако ретроспективное обследование образцов показало, что клетки меланомы в коллекторе имелись только у 20%, то есть 80% эта операция была не нужна. У 38 человек из них метастазы ограничивались подкапсулярной областью сигнального узла.
Результаты исследования были потрясающими. Я позвонил в Лондон основному автору, доктору Мартину Куку, и он подтвердил написанное. Можете себе представить, как нас впечатлило это заумное, но убедительное открытие: биопсия показала, что у подруги метастазы были ограничены подкапсулярной областью! Я дал копии статьи хирургу и патологу (никто из них о ней не слышал), а один экземпляр оставил себе для предстоящего визита к онкологу.
Выбор метода лечения
Я пришел к врачу, вооруженный новыми сведениями и лично обследовав образцы тканей. Он ожидал, что подруга выберет вариант и время лечения, хотя она уже сказала, что не будет этого делать. Последнее слово, конечно, было за ней, хотя я тоже считал, что лечение назначено неверно: удаление лимфатических узлов не имело смысла и привело бы к серьезным осложнениям.
В клинических исследованиях интерферон оказался неэффективным и с побочными эффектами. Более того, наличие клеток меланомы только в подкапсулярной области указывало на хороший прогноз, особенно если придерживаться цельной растительной диеты (ЦРД).
Онколог не знал о моем научном опыте и, насколько мне известно, о визите к патологу насчет исследования доктора Кука. Он думал, что я пришел поддержать пациента, и я просто слушал. Речь шла о его работе, и факты были просты. «Поздняя» стадия меланомы, диагноз подтвержден, уже есть метастазы в сигнальном узле. Оставшиеся лимфатические железы надо удалить и начать лечение интерфероном или его эквивалентом. Действовать нужно срочно, и по его поведению было видно, что именно он ожидал услышать в ответ.
Перечислив «сухие факты», врач спросил: «Когда вы сможете начать?»
Моя подруга повторила: «Я не собираюсь применять ни один из рекомендованных вами вариантов».
Шокированный и раздраженный онколог понял, что обходительное поведение во время первого визита не сработало. Он бросил: «Если вы не решитесь, в следующий раз может быть слишком поздно!» — подразумевая, что «слишком поздно» настанет скоро.
Такое давление со стороны сведущего в медицине специалиста на эмоционально ранимого, неинформированного, цепляющегося за жизнь пациента — нечестная игра. Оно, несомненно, заставляет принять врачебные рекомендации. Больные очень хотят верить своему онкологу, в котором видят обладателя ключей к выздоровлению.
Увидев такую реакцию, я предложил ему ознакомиться с литературой, которая у меня была с собой. Он резко и грубо отвел ее рукой, явно считая бессмыслицей. Ему не интересно было слушать ничего, кроме своего голоса.
Могу только представить, сколько таких случаев каждый день происходит в кабинетах онкологов. Учитывая заболеваемость раком, думаю, в США их около 2–3 тыс.. В большинстве случаев пациенты, их знакомые и члены семьи не могут или не хотят оспаривать мнение врача. Меня же его самоуверенность ошеломила. Я задумался: я чего-то не понимаю? Откуда эта твердолобая убежденность и безграмотность вкупе с заносчивостью — по крайней мере, по отношению ко мне? Его явно не интересовали данные, указывающие на что-то другое, чем «стандартное лечение»: традиционные химические методы.
Я слышал похожие истории от десятков, если не сотен пациентов, искавших информацию о питании и раке. Исследования поддерживали диетологический подход, но врачи настаивали на инвазивном, опасном и дорогом лечении с невысокой эффективностью. Но в данном случае я оказался заинтересованным лицом, потому что пациентом была моя жена. И я знал, что этот случай — единственный в своем роде. Особый. Точка. Однако Карен предпочла не делать ничего, никаких побочных эффектов не было, и восемь лет спустя мы в добром здравии празднуем пятидесятилетие совместной жизни.
Это происшествие стало для меня олицетворением многих аналогичных случаев и побудило написать эту книгу. Поскольку я не могу ходить с каждым пациентом на важные встречи, то хочу сделать что-то, чтобы уравнять игроков в правах: дать уязвимым людям право голоса и заставить поверить, что у них есть выбор и он не ограничен агрессивными и дорогими методами лечения.
Химический подход, кому это выгодно?
С одной стороны, общение Карен с врачом было просто историей о заносчивом профессионале, давящем на пациента и заставляющем делать то, что, по его мнению, нужно. Он знает, что такое стандартная помощь. Она — нет. Точка. Но если мы исследуем тысячи таких разговоров, мы заметим происки медицинской индустрии, прибыль которой зависит от неколебимой веры и убедительности врача, а может, и от его апломба. Попробуем проследить за деньгами. Куда они идут, когда выбран не диетологический, а хирургический или химический метод, и кому это выгодно?
Во-первых, очевидно: чем больше химиотерапевтических, хирургических и лекарственных вмешательств выписывают пациенту, тем больше денег получает промышленность. Даже если мы не допускаем, что химический подход так же эффективен, как диетологический (тому нет доказательств), индустрии выгоднее подталкивать к первому варианту. На лечении рака делают большие деньги. Именно поэтому в медицинских журналах в основном дают рекламу компании, производящие лекарства и оборудование. (Она объясняет, почему журналы не горят желанием публиковать результаты, ставящие под вопрос такие методы, но профессиональными изданиями мы займемся в главе 16.)
Во-вторых, гоняя пациента туда-сюда, медицинский «клуб однокурсников» обеспечивает своих членов работой и деньгами. При постановке диагноза Карен сходила к трем разным врачам, а это деньги пациента и страховой компании. При химическом лечении нужно много специалистов, потому что каждый из них сосредоточен на конкретном элементе рака. Но узкая специализация обусловливает скорее ошибочный подход к болезни, чем эффективность лечения.
Цельная растительная диета
Чтобы прописать цельную растительную диету и отслеживать результаты — если бы эту стратегию когда-нибудь использовали, — понадобился бы всего один доктор.
Кроме того, врачи, к которым обращалась Карен, скорее всего, подтвердили бы диагноз первого специалиста. Из-за стандартизованной программы обучения они используют одну парадигму, в которую не входит холистическое питание, и, скорее всего, принадлежат к одному социальному кругу. Можно поручиться, что онколог Карен не играет в гольф с диетологом — сторонником цельной растительной диеты!
Я знаю, что многие люди думают, будто описанное мной поведение типично для медиков. Но я не согласен. Я встречал многих блестящих врачей, искренне преданных пациентам. Не они виноваты в насилии и враждебности к предлагаемым альтернативам. Виновата система, для которой их готовили и в которой приходится работать.
Из-за структуры медицинской отрасли честным и заботливым врачам очень трудно идти против эгоистичного, алчного и реакционного отношения индустрии.
Те, кто выступает против системы, сталкиваются не просто с идеологическим давлением, а с давлением, подкрепленным незримой силой денег. Иногда на кону даже лицензия.
Вы можете спросить: почему же наука участвует в этих интригах? Почему ученые в связанных со здравоохранением дисциплинах создают работы, поддерживающие стратегии, которые погрузили нас в это болото? Ответ прост. Истина, к которой наука всегда стремилась, в искаженной системе здравоохранения подменена другими целями: деньгами, статусом, влиянием, личной безопасностью.
Полезная еда: развенчание мифов о здоровом питании / Колин Кэмпбелл
при участии Говарда Джейкобсона. - М.: Манн, Иванов и Фербер, 2014.
Опубликовано с разрешения издательства.